Затем он вызвал службу по замене двери. Выбирал вслепую, по телефону, практически наугад, ориентируясь лишь на словесные характеристики. Впрочем, это было не так уж и важно. Любая дверь будет лучше той, что стояла у Светланы до этого…

Потом настал черёд того, что он подсознательно отодвигал — нужно было приводить Светлану в порядок. Тим страшно злился на себя — дурак, дурак, ну как он мог так сглупить с вином?! Сам, собственными руками открыл бутылку и наполнил её бокал… И даже не подумал о том, что в его отсутствие Светлана может продолжать пить!

Он был ужасно зол и на неё тоже. Ведь всё было так хорошо, так чудесно! Как она могла его подвести? Она же обещала…

Тим с горечью взглянул в лицо всё ещё крепко спящей Светланы. Во сне оно разгладилось и больше не казалось таким напряжённым, как при их прощании накануне. Что же, сняла стресс — так сняла, ничего не скажешь!..

Поскольку непохоже было, что в скором времени Светлана сама собирается проснуться, Тим со вздохом прибегнул к крайним мерам. Он просто бесцеремонно подхватил её на руки, отволок в ванную и там с каким-то злорадным удовольствием окатил актрису холодной водой.

Пока ошалевшая Светлана отфыркивалась и испуганно озиралась, соображая, на каком она находится свете, Тим невозмутимо продолжал поливать её водичкой.

У Светланы, наконец-то, прорезался голос.

— Тимофей… прекрати! — выкрикнула она хрипло. — Что ты делаешь?

— Ага, — констатировал он, — значит, имя моё вы пока ещё не забыли… Прекрасно, прекрасно.

— Зачем ты… ай! — снова взвизгнула она. — Перестань!

Он подал ей сухое полотенце и чистую одежду.

— Даю ровно десять минут на то, чтобы привести себя в порядок. Жду вас на кухне, — ледяным тоном сообщил он Светлане и вышел из ванной.

Когда она появилась, стыдливо отводя глаза, чтобы не встречаться с Тимом взглядом, он понял, что она в полной мере осознала всю тяжесть и глубину своего проступка. Злиться на неё больше почему-то не хотелось. Он чувствовал только усталость и опустошение, смешанные с горьким разочарованием.

Она робко присела на краешек табурета. Он молча подал ей чашку крепкого кофе без молока и без сахара.

— Вот, выпейте.

Она послушно приняла чашку из его рук. Эта покорность раздражала его. Почему она ведёт себя так, точно боится его? Неужели сама не чувствует, что он никогда не причинит ей зла, он просто физически не сможет сделать ей ничего плохого, это выше его моральных сил и возможностей…

— Вы пьёте, Светлана, — произнёс он утвердительным тоном, имея в виду, конечно же, не кофе. — Давно?

Её лицо запылало.

— Я… пытаюсь бросить, — прошептала она виновато. — Честное слово, у меня даже получается! Я не пила с самого лета, и не собиралась начинать, правда! Вот только вчера сорвалась…

Тим молча смотрел на неё, испытывая смешанные чувства — от неприятия до жалости, от злости до желания согреть, спасти, защитить…

— Я очень сильно подставила тебя, Тимофей, — сказала Светлана. Очевидно, разум и память окончательно к ней вернулись. — У тебя будут большие проблемы из-за сорванных съёмок? Прости… я знаю, что это подло…

Он продолжал злиться на то, что Светлана не понимает главного — она подставила не его, а себя саму!

— Зачем вы это делаете? — тихо спросил он, отворачиваясь к окну — не было сил смотреть в её виноватые глаза. — Вы же прекрасно понимаете, что это путь в пропасть. Да, вам не повезло в жизни, бывает, но ведь… многие люди теряют работу и необязательно при этом спиваются! Тем более, вам представился шанс всё изменить, исправить…

Она покачала головой, хотя он и не мог её видеть.

— Это… не из-за работы, — отозвалась она еле слышно. В голосе её было столько тоски и боли, что он тут же повернулся к ней лицом.

— С вами произошло что-то плохое? — спросил он. — Вас кто-то обидел? Стряслось что-то ужасное, непоправимое?

Она всё-таки решилась посмотреть ему в глаза. В её взгляде читалось нечто невысказанное, тайное, которым прежде она не делилась ни с кем.

— Ну хорошо, Тимофей, — наконец, устало выдохнула она. — Я всё-всё тебе расскажу.

К шестнадцати годам Свету можно было смело причислять к профессионалам.

Её успех в кино не ограничился «Самым лучшим летом». Сразу после премьеры девочку стали активно приглашать на съёмки — и в «Ералаш», и в полнометражные детские фильмы, и даже в небольшие роли взрослого кино, где, как правило, она играла дочь кого-нибудь из главных героев. Света снималась практически на всех киностудиях своей необъятной Родины — в Москве, Ленинграде, Минске, Киеве, Ялте и Одессе; общалась с лучшими режиссёрами и актёрами — словом, вела такую насыщенную и интересную жизнь, которая большинству её ровесников могла только сниться.

Её ждало множество удивительных открытий. Так, Света на собственном опыте узнала, какие города Советского Союза чаще всего используются для съёмок якобы заграничной жизни. Не только рядовым гражданам, но и самым именитым режиссёрам было крайне непросто получить разрешение на выезд за рубеж. Киношников неохотно выпускали даже на международные кинофестивали. При всём этом, простые советские люди не прочь были поглазеть на жизнь в чужих странах хотя бы на экране телевизора. Поэтому нашёлся гениальный выход: снимать «заграницу» прямо в СССР или, максимум, в дружественных социалистических странах.

С ролью Запада прекрасно справлялись города Прибалтики и Ленинград. Восток снимали в Средней Азии. Тропики — в Крыму. Исторические ленты, рыцарские фильмы с замками и старинными крепостями — на Западной Украине.

Света своими глазами видела улицу Яуниела в Риге, превратившуюся в фильме «Шерлок Холмс и доктор Ватсон» в знаменитую лондонскую Бейкер-стрит. Она была в курсе, что Венеция в «Труффальдино из Бергамо» на самом деле — Царское Село, а Стамбул в «Бриллиантовой руке» — ничто иное, как столица Азербайджана. Эти открытия не делали её более циничной или разочаровавшейся в киноискусстве — напротив, она всё больше и больше заболевала съёмочной лихорадкой, испытывая постоянную потребность работать. Света не могла дождаться, когда же, наконец, закончатся скучные годы учёбы в школе, только отвлекающие её от съёмок и мешающие полной отдаче процессу.

Лето восемьдесят первого, выпавшее на окончание девятого класса, стало для Светы переломным. Она мечтала лишь об одном — хотя бы с горем пополам окончить школу (всего-то один год осталось потерпеть, подумаешь!) и немедленно уехать в Москву, чтобы поступить на актёрский факультет какого-нибудь театрального института.

Зависть одноклассников и знакомых стала привычной, как воздух, и уже особо не раздражала, не обижала — Света предпочитала её попросту игнорировать. К тому моменту все её однокашники давно оставили попытки подмазаться к чужой славе, сдружиться с юной артисткой, стать вхожими в круг её близких. Она всё так же никого к себе не подпускала, из-за чего за глаза её называла зазнавшейся гордячкой. На самом деле, о том, чтобы зазнаваться, не шло и речи — просто ей по-прежнему никто не был нужен, кроме Дани и Шурика. Так было всегда, сколько Света себя помнила.